"До физической боли тащит назад домой". Известная украинская писательница Анна Гин в Литве выпустила книгу о "простом харьковчанине"

Анна Гин — украинская писательница и публицист из Харькова. Ее жизненные посты в Фейсбук собирают несколько сотен тысяч комментариев и лайков. После начала полномасштабного вторжения она начала вести свой военный дневник. Этот дневник превратился в книгу «Как ты там?», которая в Украине долго не задерживается на полках книжных магазинов, а 15 сентября книга также выйдет в Литве на литовском языке.

В интервью LRT.lt Анна Гин рассказала о книге, о родном городе и о том, что изменила война.

Книга-дневник обычного харьковчанина

— Анна, расскажите о чем ваша книга «Как ты там?»

— На протяжении первого года войны я записывала то, что происходит со мной, что происходит с моими друзьями. То, что я вижу из окна, то, что я слышу рядом, практически весь сюжет книги происходит в Харькове, но я выезжала на несколько месяцев в Днепр, вывозила дочь и животных.

Это не первая моя книга, я в общем-то пишу я достаточно давно. Пишу на темы, которые близки тысячам людей. Вот из-за этих факторов, наверное, книжка приобрела такую популярность здесь, в Украине. Её читает очень много людей, она быстро раскупается. Я приехала недавно и хотела посмотреть, как стоит эта книжка в книжном магазине. Мне сказали, что только что забрали последний экземпляр, потому что каждый второй человек, заходящий в книжный магазин спрашивает о книге Анны Гин «Как ты там?».

И я хочу сказать, что с писательской стороны, мне очень приятно, что читатели так высоко оценивают мою книгу, но с человеческой стороны, книга очень тяжёлая, она непростая, и я даже удивлена, что интерес к книге так высок здесь, в Украине.

«Это дневник обычного человека-харьковчанина, который видит войну не в телевизоре, не в средствах массовой информации, а из своего окна»

Но тем не менее, если отвечать на вопрос, о чем она, то она о том, как жила Украина, как жил город Харьков, как жила я, обыкновенный человек, в этот первый год войны, начиная с 24 февраля. Насколько менялась ситуация, менялся город, менялись люди. То есть, по сути — это дневник обычного человека-харьковчанина, который видит войну не в телевизоре, не в средствах массовой информации, а из своего окна.

Я живу на 17 этаже, а мои окна выходят на границу с Российской Федерацией. Я видела и слышала бои, как сражался мой город. Я была под обстрелом, была контужена. (…)

Конечно, там есть какие-то и светлые вещи. Например, я рассказываю о том, что я взяла с собой в эвакуации. Ведь когда я разбирала сумку в Днепре, я открываю сумку, а у меня там купальник. То есть не свитер, не теплые штаны, теплые носки. А почему-то купальник. Вот эта смешная история тоже есть в книжке. (…).

На самом деле, книжка — это такая правда, искренняя искренность. О войне, о том, что происходило (…), что я чувствовала и как жила.

— А вы помните тот момент, когда появилась идея записывать ваши мысли на бумаге или вы вели дневники и до начала полномасштабного вторжения?

— Если честно, то по современным меркам меня называют блогером. Я очень не люблю это слово. Я 15 прекрасных лет провела в журналистике, потом в коммерческом пиаре, но, собственно, привычка писать о своих чувствах, эмоциях, о какой-то рефлексии на те или иные события у меня уже есть много лет.

У меня было достаточно много читателей, но за войну их число увеличилось, наверное, вдвое. Поэтому, это не было какой-то специальной идеей. Извините, если я вас разочарую, но не произошло так, что я решила именно 24 февраля начать все записывать. Да, я писала и до этого, но значительно реже, только какие-то там определённые события.

А 24 февраля, с первого же дня я описала свой первый день, как он выглядел в деталях, подробностях, что было видно, слышно, чем пахло в воздухе и как вели себя люди вокруг, какие были очереди, какие магазины закрылись, какие открылись. То есть такое полное погружение в реальность. И после этого я начала получать отзывы от людей. Они говорили «Пожалуйста, пишите, мы благодаря этим записям реально понимаем что происходит там в Харькове». (…) Это, конечно, немножко мотивировала меня писать больше и чаще, писать о всех ключевых событиях, и вот таким образом получился дневник.

Оношение к «блогерству»

— Я просматривала ваш профиль в Фейсбуке и действительно у вас там достаточно большая аудитория, много постов, вы пишите о своей жизни. Но как вы сказали, слово «блогер» вы не любите и себя так не позиционируете. Как бы вы тогда себя охарактеризовали?

— Знаете, наверное, это что-то такое личное связано с этим словом «блогер». Моей дочери было лет 12-13, когда она естественно увлеклась какими-то лидерами мнений и смотрела их на Ютубе. И я подошла к ней и вижу, что она смотрит на какую-то девушку, которая, прям, не хочу сейчас никого обидеть, рассказывает неинтересные и ненужные вещи. Куда она ходила, что купила, как накрасила глаза, что ела. Для меня, взрослого человека, извините, не хочу быть несовременной старой бабкой, но это какая-то пустая чушь. (…) И мне моя дочь говорит: «Мам, ты что, это же блогер».

И у меня вот отложилось на всю жизнь, что вот блогеры — это такая необъяснимая чушь, совершенно непонятная. (…) Я бы сказала у меня личная неприязнь к этому термину «блогер», что это такое вообще, кто эти люди, что это за профессия?

Плюс потом, как мне кажется, именно блогеры дискредитировали себя бесконечной коммерческой рекламой, и у меня немножко такое отторжение к этому термину.

Я бы все таки себя назвала публицистом. Но слово не модное, непопулярное, поэтому вряд ли приживётся. (…)

«У меня личная неприязнь к этому термину «блогер», что это такое вообще, кто эти люди, что это за профессия?»

Я пишу для себя, для души, для своих читателей. На самом деле у меня есть работа нормальная, я её работаю и не в коим случае не зарабатываю своими записями в фейсбуке, никогда не делала никакой рекламы и надеюсь делать не буду, потому что мне это немножко чуждо. Эти все «подпишись, поставь лайк, колокольчик» (…)

— Давайте немножко поговорим о вашем городе. Харьков находится у границы с Россией, из вашего дома видно границу. Чувствовали ли вы приближение войны или вы были из тех, кто отрицал возможность полномасштабного вторжения?

— Слушайте, я была из тех 99,9% украинцев, которые отрицали такую возможность. Это при том, что я читаю политологов, я читаю анализы, я читала разведывательные данные. Все моё окружение было в курсе надвигающегося полномасштабного вторжения. Но, видимо, мозг человеческий так устроен, что все мы, все образованные люди, интересующиеся, читающие, анализирующие, всё равно говорили: «Да ну нет. Какие ракеты, истребители, танки в 21 веке?»

Всё казалось настолько абсурдным, что даже в первый день, когда я в 05:00 вышла на балкон и увидела, и услышала грохот и дым, то я реально глазами вижу, а мозг думает: «Да нет, наверное, бутафория просто, напугать нас хотят». И такое чувство нереальности было несколько дней, пока не пошли первые смерти моих знакомых.

Вот когда погибла моя знакомая, я себя встряхнула и начала понимать, что это происходит на самом деле. (…) Это даже не наивность, а какое-то устройство мозга, которое отказывалось верить, что это настоящий танк, настоящие ракеты. (…) Потом когда мы уже видели эти части ракет, которые торчали в нашем дворе, когда уже было много знакомых, которые погибли, тогда были другие мысли: «Может Путину неправильно докладывают, сейчас все быстро закончится, все разберутся, может быть это ошибка какая-то» (…)

Но со временем, конечно, все инфантильные взгляды на ситуацию стали улетучиваться. Эти все мысли и ощущения были, так как ты отказывался верить в то, что происходит, потому что на это не было никаких объективных причин. Ты не мог объяснить почему это происходит здесь с тобой. (…)

«Чувство нереальности было несколько дней, пока не пошли первые смерти моих знакомых»

То, что изменила война

— Что еще в вашем мировоззрении изменила война?

— Мне кажется этого было так много, что я сейчас даже затруднюсь что-то конкретное вспомнить. Война насильно поменяла всё вокруг, объективную картинку, реальность дома, мозги, составы семей, представления о мечтах, представления о своём будущем.

Наверное, самое яркое — это ощущение фатальности, что завтрашний день может не наступить. Мы и раньше слышали такие слоганы «Живы сегодняшним днем», но и они совершенно не ложились в парадигму человеческую тогда. «Живи сегодняшним днем» — звучало как мотивационные глупые слоганы, а сегодня ты понимаешь, что реально завтра может не наступить. Сейчас мы разговариваем, а вокруг сирены и слышны прилеты. (…)

— Харьков постоянно под обстрелами, мы постоянно слышим о новых прилетах в Харьков, даже сейчас во время нашего разговора слышна воздушная тревога. Но все-таки люди возвращаются в Харьков, вы сами не покидали родной город надолго. Почему люди возвращаются назад, хотя до сих пор в городе небезопасно? Это невозможность адаптироваться на новом месте или огромная тоска по дому?

— Мне кажется это совокупность всего. Люди, бежавшие в то время от обстрелов, все-таки были временно там в других местах прибывающие, возможно, закончились душевные силы, ресурсы, деньги, не нашли работу, не смогли интегрироваться в новое общество, и это нельзя снимать со счетов. Наверное, это тоже большой фактор. Но в целом, вот это чувство дома, когда ты безумно хочешь домой, оно играет большую роль.

Меня не было в городе 3 месяца. За эти 3 месяца я нормально устроилась, нашла жилье, приспособилась со своими животными. Но вот это чувство, что там твой халатик махровый синенький, который у тебя висит в ванной, он тебе снится. Твоё кофе из твоей кофемашины, твои цветочки, которые там на балкончике, твои книги, твои полки, чувство дома, запах дома. Для кого-то, возможно это проще, но мне кажется, для большинства, для меня, как и для большинства взрослых людей, чувство дома — это не только 4 стены и предметы. Это намного больше. (…) И тебя аж до физической боли тащит назад домой. Объяснить словами, наверное, сложновато. (…)

Меня очень тянуло домой, я знаю десятки людей, хороших своих знакомых, которые все еще пребывают где-нибудь в Европе, потому что дети маленькие, и они плачут.

«Тебя аж до физической боли тащит назад домой»

Я скажу честно, я не знаю, кому хуже — мне здесь под обстрелами, но в родном доме, в родных стенах, либо там моей подруге Тане в Швейцарии, которая за полтора года так и не смогла прижиться и интегрироваться, и она по-прежнему плачет, что хочет домой. Но у нее ребенок маленький и она беспокоится о его здоровье. (…)

— Давайте вернемся к вашей книге, скажите, где взялась идея перевести эту книгу именно на литовский язык?

— Честно скажу, для меня Литва, Польша — это прямо самые близкие друзья Украине за последние полтора года. Есть ощущение, что вот весь цивилизованный мир на стороне добра понимает, что происходит реально в Украине и поддерживает, но именно Польша, Литва, какие-то самые близкие к нам.

Перевод книги – это такая техническая штука, когда она выходит в украинском издательстве, то издательство ищет партнёров в других странах, которые заинтересуются книжкой и захотят издать тоже.

Я когда изначально начинала писать книгу, то, можно сказать, я в голове своей не ориентировалась на украинцев. Мне казалось, что украинцы и так знают, и понимают, что происходит, они сами видят из своих окон все. Я даже где-то внутренне мыслями обращалась к европейцам. Не конкретно к литовцам, полякам, но внутрене я пыталась объяснить людям в Европе, что происходит здесь. Меня еще смотивировала подруга, она как раз была в Литве и разговаривала в Вильнюсе с взрослыми женщинами на русском, с литовками, и они ей тогда сказали: «Ну, дыма без огня не бывает, значит, Украина все таки спровоцировала конфликт, наверное, есть нацисты».

И я тогда подумала: «Господи, как же так? У вас же открыты все источники информации, вы же можете сравнивать, читать анализ, вы не можете думать, как предлагает думать российская пропаганда, что не всё так однозначно». Именно с этого разговора, когда я удивилась, что в Европе, а конкретно в Литве, не все люди понимают, что происходит. (…) И я, наверное, с этой позицией начала писать, обращаясь к людям не в Украине.

«Мое изначальное желание было в том, чтобы максимально больше людей в мире узнали правду не от пропаганды, не с политической стороны, а от обыкновенного человека»

В книге немного рассказана история Украины. О Майдане, что было во время Советского Союза. Я все обрисовала и у меня большое предисловие, где я своё представление выкладываю, о том, как мы подошли к этой войне. (…) Мое изначальное желание было в том, чтобы максимально больше людей в мире узнали правду от первого лица, человека, который находится внутри. Не от пропаганды, не с политической стороны, а от обыкновенного человека. От женщины, которая живет в Харькове, в спальном районе Салтовка, имеет собаку, птичку. Которая потеряла родителей во время войны, которой пришлось растаться со своей дочерью. И мне хочется, чтобы эта книга была прочитана в Европе. А Литва — первая страна в Европе, которая откликнулась на предложение издательства выпустить книгу на литовском.

Телеканал «Дождь»

— Ваш дневник войны читали журналисты на телеканале «Дождь», который недавно стал объектом скандала из-за своих высказываний о России. Не желеете ли вы о том, что разрешили им читать ваш дневник? И какая была реакция на такое решение?

— Во первых, я хочу сказать, что я никому не предлагала читать свои дневники. Они меня спросили, могут ли они его читать в эфире, и я разрешила.

У меня есть принцип, что чем больше людей в мире, на любом языке прочтут правду, услышат правду об этой войне, чуть больше поймут об этой войне, тем лучше. На любом языке, в любой стране. (…) Они (телеканал Дождь – авт.) сказали, что будут его читать, как есть, без каких-то цензур и исправлений. Для меня этого было достаточно, ведь я хотела, чтобы как можно больше людей, особенно русскоязычных, узнали правду о войне в Украине.

Конечно, в некотором смысле сомнения были, но еще раз, я хотела, чтобы как можно больше людей услышали о том, что происходит в стране, на любом языке. Я дала своё разрешение и дальше я никак не участвовала. Все, что происходило потом, происходило без всякого моего участия.

Жалеть? Ну, давайте будем честными, почему я должна жалеть об этом? Еще больше людей услышали правду об этой войне. Да, на русском языке но миллионы людей говорят на русском языке и при этом находятся в оппозиции Кремлю, но они не читают на украинском, они не говорят на украинском, поэтому одна из возможностей знать правду — это услышать из первых уст о том, что происходит. Безусловно, многим в Украине не понравилось, что я дала согласие читать свои дневники «Дождю», но я не хочу с этим спорить.

«Многим в Украине не понравилось, что я дала согласие читать свои дневники «Дождю»»

За войну я стала спокойнее относиться к чужому мнению. Я никого ни за что не осуждаю. Внутри Украины мы все раненые, мы все очень острые, мы все пережили какой-то ужас в жизни. Кто-то потерял близких, кто-то — дом, кто-то лишился работы, перспективы, я никого не осуждаю, очень много людей друг с другом сейчас не согласны. В том числе было много людей, которые осуждали меня за то, что я дала согласие читать дневники, но это их право.

У меня кто-то спрашивал из журналистов, платил ли мне Дождь за это. Боже упаси, никогда в жизни никаких русских денег в моём бюджете не было, нет и не будет никогда.

— Чем вы занимаетесь сейчас и что планируете после выхода книги? Насколько мне известно, вы также много занимаетесь волонтерством.

— Я всегда всю жизнь работаю со словом. Книга, которая вышла, — это не отдельная работа, в которую я закрылась и пишу только это. Это истории, которые я писала каждый день, но они занимали не 100% моего времени. У меня всегда есть работа, связанная со словом. Это коммерческий копирайтинг. (…)

А волонтерства в моей жизни очень много. Сейчас оно занимает половину времени точно. Начать легко, но закончить невозможно. (…) Мне написали какие-то мои читательницы, что они хотели бы помочь Харьковскому госпиталю, потому что насобирали небольшую сумму и попросили у меня узнать, что там нужно купить. (…) Я спросила у госпиталя и мне сказали, что сейчас Чемпионат мира по футболу и ребята очень хотят телевизор, чтобы смотреть футбол. Я этим девочкам отписалась, но они как-то не отреагировали на эту идею, сказав, что хотели что-то из еды или одежды. (…)

По сути они меня подставили, ведь я уже своим голосом пообещала телевизор. Поэтому я решила, что этот телевизор мне нужно купить. Написала пост в фейсбуке и в этот же вечер, у меня были деньги на 5 телевизоров, а на следующий — на 10.

Я не ожидала, что люди откликнутся и не ожидала, что у меня такой сумасшедший кредит доверия. Я вообще всего этого не ожидала. Я была тронута до слёз и я стала покупать телевизоры и ни один в холл, а в палаты, чтобы мальчики смотрели футбол в палатах, и мы стали проводить интернет, устанавливать там кабели, роутеры. Я погрузилась в эту телевизионную тему. У меня появилось прозвище «Аня-телевизор». В результате установили в госпитале военном 75 телевизоров. (…) Тему телевизоров в госпитале закрыли, но после этого пошло, что Аня – всемогущая и посыпались просьбы, телефон не умолкает просто, и я так вязалась, погрузилась во все это. (…)

Слово «волонтер» немножко, кажется странным, потому что мне кажется, что любой человек сегодня в Украине должен делать все для общей победы. Это человеческое обязательство перед человечеством (…). Я пишу книгу вечером только, то есть это не специальная писательская работа — села за стол, перо окунула в чернило и целый день на вдохновении. Это выглядит немножко по-другому.

— Тогда вопрос, а что же вас вдохновляет, что мотивирует с утра подниматься с постели не смотря на те все события, которые происходят вокруг вас?

— Во-первых, у меня собака, поэтому по любому надо утром вставать, идти гулять — дождь, снег, обстрелы, сирены, что угодно, но ты встаёшь и идёшь, гуляешь с доберманом. Это мой первый мотиватор вставать утром и начать двигаться.

А потом… Наверное, слово «вдохновение» здесь не совсем то слово. Это — ответственность. Я чувствую ответственность перед всеми теми, кто ждет моей помощи. (…)

Мечта любого украинца начинается со слов «перемога», мир, а потом у каждого своя есть мечта. И у меня в голове какой-то писательский домик маленький, где-нибудь сосновом лесу. У меня столько накопилось творческих идей, прямо так хочется и это написать, и то написать, и книгу для детей выдать. Я очень хочу писать для детей. Поэтому я жду, когда утихнет телефон, когда все это закончится, когда наступит мир, и тогда я смогу стать настоящей писательницей, и слово «вдохновение» будет здесь уместно.

/LRT.lt/